Душа дракона - Страница 82

– И ты? – перебил Илем.

– Конечно. Я надеюсь на то, что вы выживете, и верю в то, что вы исполните то, что должно. И что я смогу вам в этом помочь.

Илем изобразил неубедительный язвительный смешок и притворился, что спит. А Диль поймал себя на том, что однообразным движением гладит непослушные мягкие волосы принцессы и гигантским усилием воли заставил себя продолжать. Похоже, ее это успокаивало.

Было страшно. Не перед неизбежной смертью, то есть, не только перед ней. Страшно от того, насколько откровенный получился разговор. Так говорят, когда терять нечего. И вот странность: понятно, что терять уже нечего, давно понятно, но осознание пришло не то чтоб неожиданно, но как-то сразу. И страшно было не за себя – что особенно удивительно. Себя Диль потерял давно, оставалась только унылая, однообразная, лишенная смысла жизнь, которую, в общем, и не жалко. Что он мог вспомнить за последние годы?

Вот именно.

И пусть это совершенно неуместно, и пусть даже глупо. Он достал из мешка шары для жонглирования и начал легко перекидывать их из руки в руку, сначала два, потом три, пять… простые круги, сложные восьмерки – и получалось ведь, руки сами вспоминали, а Диль вспоминал пыльную дорогу, лежащую впереди, и свой бездумный путь.

Илем уже не прикидывался спящим, приподнялся на локте, наблюдая за полетом ярких шаров. Улыбался Кай – своим мыслям, своей памяти, а вовсе не непритязательному представлению. Лири осторожно села, вытерла нос и, смешно склонив головку набок, следила за руками Диля.

Он даже не уронил ни одного шара, зато бросил красным в Илема, тот ловко поймал и бросил обратно. Потом то же самое проделал Кай, и через минуту они перебрасывались шарами, как дети мячом, не спеша, основательно, спокойно, радуясь неожиданной и невинной забаве.

Однако каждый продолжал думать о своем, и мысли не отличались весельем. Диль постарался забыть о будущем. Забавно. Как можно забыть о том, чего еще не случилось? Оказывается, можно.

Всего четверо. Всего. Дойти должна Лири, а они должны это обеспечить. Почему тогда Илема так интересуют причины? Разве что-то изменится, если он догадается, откуда идут твари и отчего именно открываются врата? Дилю, конечно, казалось, что зла в мире не больше, чем обычно, но что может знать человек, которому отведено так мало?

А Франк? Он рассказывал, что скопление зла позволяет тварям проходить сюда, но ни разу он не упомянул, что сейчас зла стало больше чем пятьдесят лет назад? Обычная манера дракона – недоговаривать? И неужели Илем не спросил его?

Диль поинтересовался. Илем зло усмехнулся.

– Спрашивал. И получил полный драконий отлуп. Впрямую он отвечать не отказался, но не ответил.

– Это тоже ответ, – вздохнула Лири. – Значит, он так не думает.

– Он всего лишь дракон, – улыбнулся Кай, – а не бог. Он не может знать всего. Принято считать, что Сарефское зло – всего лишь олицетворение зла нашего, но вот кем принято – драконами или нами?

– А разве не все равно? – осмелился спросить Диль. – Я понимаю, что знать причину хочется, но разве мы сможем что-то изменить, даже если узнаем ее достоверно?

– Ага, – потянулся Илем, – узнаем. На пороге смерти. И никому не успеем поведать сию страшную тайну. Лично мне просто любопытно.

– Мы ничего не сможем изменить. Но драконы смогут.

– Да ладно, Кай! – засмеялся Илем. – Десяток драконов ничего изменить не смогут. А миллионы людей не захотят. Потому что большинство устраивает то, что есть, а если не устраивает, то они боятся перемен, потому что перемены очень редко оборачиваются благом, а если и не боятся, то их ничтожное меньшинство. Даже вы, эльфы, научились не воевать, благополучно скрылись с наших жадных глаз, но понимаете, что рано или поздно мы до вас доберемся, и не факт, что вы снова победите.

Диль не уловил связи. А дальше Илем углубился уже в такие дебри, что Диль перестал понимать, словно вор говорил на незнакомом языке. А он действительно образован, хотя и не учился в университетах, но ведь знает такие слова, каких Диль никогда не слыхивал. На равных разговаривает с эльфийским принцем, за плечами которого наверняка не шесть классов городской школы. И даже принцесса Кандийская скромно помалкивает, переводя взгляд с одного на другого. Диль этого, правда, сейчас не видел, она так и лежала головой у него на коленях, но она всегда так делала. Принцесса Смерть. Она и правда войдет в историю с подобным прозвищем, и никакие старания Франка не помешают людям забыть о ее истинном предназначении.

А ведь именно поэтому Франк с ней резок и временами даже груб. Он не в силах ничего изменить, как и Диль или Илем. Он, дракон истинный, Защитник мира, так же беспомощен перед лицом этого мира. Он отталкивает Лири, чтобы не привязаться к ней, потому что, защищая мир, вынужден пожертвовать ею.

Стало совсем холодно, и Диль набросил на спину одеяло. Глупо, конечно, потом что холод шел изнутри. Даже не страх, а осознание неизбежности. О потерянные боги, каково же Франку в очередной раз чувствовать эту неизбежность, чувствовать собственное бессилие… Богам – забавы, людям – смерть. Они не могут быть так мелочны? Да откуда смертным это знать?

А разве драконы смертны?

Что получается – есть боги, есть люди и прочие расы и есть драконы, которые стоят между… между людьми и гибелью мира?

Между людьми и богами?

Как хорошо было не думать, меряя шагами страны, останавливаясь, чтобы перекусить или повеселить других. Как хорошо быть опавшим листом, несомым ветром…

* * *

Они объезжали стороной города и поселки. Лишь иногда кто-то один, чаще Диль как самый неприметный, покупал хлеб или муку, из которой потом Лири пекла безвкусные пресные лепешки. Кормились тем, что находили. Дичи в здешних лесах хватало, Франку было чихать, разрешена охота или нет, так что мясо у них почти и не переводилось. Рек тут было мало, зато земля изобиловала озерами и озерцами, где водилась мелкие шустрые рыбешки, из которых получалась очень неплохая густая похлебка. От холода их спасала теплая одежда, истрепавшаяся, грязная, но все еще добротная, хорошие одеяла и палатки. В особенно морозные ночи их согревал Франк. Собственно, морозов не было, даже вода не схватывалась ледком, так что от холода они особенно и не страдали. Не лили дожди, а в лесу не доставал даже ветер.